5 февраля, 14:20 Автор: Андрей Шаврей (журналист)
В Рижском русском театре им. М. Чехова состоялась премьера спектакля «Ключи от магии», посвященная жизни и творчеству великого режиссера, имя которого и носит этот театр. Действо длиной в два с половиной часа смотрится на одном дыхании. При этом опытный зритель постоянно размышляет, насколько точно оно отображает суть реформатора театра, а после показа он выходит впечатленным и озадаченным. Наверное, уже хорошо.
С чего начать рассказ о такой масштабной и по-настоящему загадочной личности, как Михаил Чехов? В конце концов, он точно загадочен. О нем мы знаем только по отзывам критиков тех лет (не всегда восторженным, кстати), двухтомнику его воспоминаний, воспоминаниям учеников. Вот, собственно, и все.
Киносъемок его спектаклей не сохранилось, в отличие от того же Соломона Михоэлса, кстати. В финале спектакля наряду с фото Михаила Александровича в театральных ролях проецируются на экран и видеокадры из американских фильмов с его участием. Но период его работы в Голливуде можно не считать, ибо, как наверняка справедливо говорится в спектакле по пьесе россиянина Михаила Дурненкова, в кино у него не было возможности выразить и десятой доли того, что было в театре.
Один из исполнителей ролей в этом спектакле — Александр Маликов — сказал накануне премьеры, что читал отзывы в интернете и его не удивило, что большинство читателей запросто путают Антона Чехова с Михаилом Чеховым. В конце концов, ну назвали в начале века наш театр именем Чехова, а уж кто он там по имени, для широкой публики не столь важно. Так что большой плюс этого спектакля в том, что он, как минимум, может расцениваться как популярно-просветительский материал о племяннике великого писателя, гениальном артисте МХТ, ученике Станиславского, который в 1918 году создал свою первую студию (теперь там театр имени Евгения Вахтангова), а затем — свою школу, которая радикально отличалась от школы его учителя Станиславского.
Если уж вообще популярно, то Станиславский — это великая, стабильная Земля, крепко стоящая на земле система. А Михаил Чехов — действительно мистика, нечто совершенно нематериальное и космическое, которое трудно осознать, но можно почувствовать. Это не просто слова. Как известно, Михаил Чехов серьезно занимался мистицизмом и антропософией.
Возможно, поэтому в данном спектакле режиссера Марины Брусникиной (кстати, из МХТ им. А.Чехова, оплота системы Станиславского) важна сцена в самом начале спектакля, когда в центре стоит артист Евгений Корнев, изображающий Станиславского. Он с большим шаром, напоминающем солнце, а вокруг него перемещаются шесть актеров, изображающих учеников, с мячиками разных размеров в руках, как планеты. Интересно, что система Станиславского здесь показана посредством одного из главных упражнений-этюдов школы Михаила Чехова.
Позволим цитату из книги Чехова «Путь актера».
«Работая над «Гамлетом», мы старались пережить жесты слов в их звучании и для этого подбирали к словам и фразам соответствующие движения. В них мы вкладывали нужную нам силу, придавали им определенную душевную окраску и производили их до тех пор, пока душа не начинала полно реагировать на них. Зажигалось горячее творческое чувство, вспыхивал волевой импульс, и уже после этого мы произносили слова и фразы. Жест переходил в слово и звучал в нем. Актеры сразу оценили этот занимательный и давший прекрасные результаты подход к художественной речи. Целые диалоги, целые сцены мы проходили таким образом, производя движения в молчании. Для того чтобы жест не превратился в пантомиму и оставался, так сказать, отвлеченным, мы иногда перебрасывались мячами. Мячи заменяли для нас слова и уводили от пантомимы».
Кстати, во втором отделении в связи с этими мячиками будет одна из кульминаций спектакля — приближение к Чехову. Это после того как парень «из леса» Пуце (латвийский последователь Михаила Чехова) в исполнении Ивана Клочко исполняет этюд «Совесть». В партере включится свет и, стоя на авансцене, артист Маликов предлагает зрителям: «Кто из вас хочет изобразить совесть?» А в это время по залу летают те самые мячики, иногда попадают в зрителей… Это и был один из чеховских этюдов, один из «ключиков от магии».
В общем, информация о гении театра и факты его биографии есть, но каким же был Михаил Чехов на самом деле? Если судить только по воспоминаниям и фильмам, получится явно трафаретный персонаж. Однозначно гениальный актер, но при этом неврастеник (ничего страшного, гениальный артист Евгений Миронов такой же), имевший плохую наследственность от отца (алкоголизм), скиталец по Европе, в тридцатых годах работавший в Берлине, Вене, Париже, Риге, затем уехавший в США, где стал основателем своей школы. Но вот тот самый мистицизм, присущий учению Михаила Александровича, при этом передать сложно. Если вообще возможно.
«Я ощущаю психологическое давление этой личности, — сказала режиссер Брусникина накануне премьеры. — И, кроме того, очень трудно сделать документальный спектакль не для узкого круга знатоков, а для широкой публики».
Так вот, чтобы как-то обойти эту проблему, режиссер для начала поступает весьма просто и почти по Станиславскому, который, впрочем, по признанию самого Михаила Чехова, составлял половину его собственной школы. «А сейчас все это вообще перемешалось», — сказала режиссер, отвечая на мой вопрос. Что же получилось в результате?
В самом начале зритель, пришедший в Рижский русский театр им. М. Чехова, чувствует себя, как на вокзале, потому что на сцене светится надпись «Вокзал», а среди зрителей в фойе и в партере постоянно мелькают семь артистов, участвующих в спектакле, пять мужчин и две женщины — кто в цилиндре (Александр Маликов), кто в котелке (Максим Бусел), кто в берете (Екатерина Фролова), а также Иван Клочко, Алексей Коргин, Яна Хербста и вышеупомянутый Евгений Корнев. И кто из них, скажите, Михаил Чехов?
Дело в том, что непосредственно в начале спектакля обыгрывается сцена встречи великого актера и режиссера в Риге в феврале 1932 года, куда он приехал по приглашению Латвийского Национального театра (потом стал работать и в театре Русской драмы). Стоят два директора театров, журналисты и подходит поезд. Тут, конечно, элегантно придумано как подходит на вокзал (проецируются на экраны его фото) поезд. Локомотив изображает Максим Бусел в длинной шляпе-цилиндре, из которого идет дым. И в результате обыгрывается документальный факт: по приезду в Ригу никто Михаила Чехова не узнал. Где он?
Драматург Дурненко и режиссер Брусникина удачно подстраховались — сами решайте, каким был Чехов, которого поочередно играют все семь артистов. «Они рассматривают этот несуществующий персонаж, но его нет», — говорит режиссер. Концепция ясна, и она имеет право на существование.
В дальнейшем действо олицетворяет собой множество сценок, в которых, согласно воспоминаниям Чехова и его учеников, обыгрываются его многочисленные этюды (например, как изобразить стекло или человека, боящегося толпы). Здесь много театрального мастерства молодых артистов и юмора.
Можем смело заявить, что для всех участников нынешнего спектакля, выпускников специального курса Игоря Коняева и Елены Черной, эта постановка — своеобразный бенефис. Они сдали очередной сложный экзамен по актерскому мастерству. Тут и гуттаперчевый Максим Бусел, и феерическая Екатерина Фролова, которая вообще несколько раз сорвала благодарные аплодисменты зала.
Обучение у Станиславского (сцена, где Константин Сергеевич в исполнении Корнева изображает чайку — обсмеешься!), сотрудничество с Евгением Вахтанговым (его изображают то Маликов, то Коргин), смерть последнего, а также отца Чехова, а затем и уход из жизни режиссера, учителя Вахтангова — Леопольда Сулержицкого. И тут есть короткая и потрясающая по энергетике сценка, когда семеро артистов пытаются изобразить смерть в тишине, даже без написанной для этой постановки блестящей музыки нашего выдающегося композитора Артура Маскатса.
Все прекрасно, но в целом в антракте, каюсь, посетила крамольная мысль: напоминает классическую литературную композицию по фактам неординарной биографии классика жанра. Но действительно… был ли сам Чехов? Ведь это не просто памятник в нижнем фойе нынешнего Русского театра — великий артист в образе Хлестакова из «Ревизора» Гоголя. И на фоне фотографии этого памятника его пытаются повторить, сделав задорный чуб на голове и закинув ногу за ногу, то артист Маликов, то артист Коргин. И то, и другое великолепно, но…
И тут начинается снова вокзал, снова директора Национального и Русского театров, снова Бусел в роли локомотива поезда. Рига! Предстает сам Михаил Чехов, озвучивающий строки из своих воспоминаний. Как его не узнали на вокзале — смех, конечно. В общем, то же самое, но попытка увидеть все это глазами самого героя, который в этом спектакль вроде и есть, но вроде его и нет. Как ни крути, но уже складывается сюжет для небольшого рассказа.
Итак, все сначала: великий Михаил Чехов прибыл в Ригу по приглашению Национального театра, потом работал и на сцене рижского Театра русской драмы, ставил «Гамлета», «Царя Федора»… Из Риги ездил в Сигулду, где и преподавал в театральной студии. Ставил в Каунасе (тогда столица Литвы) в Государственном театре, взамен получая отповеди журналистов о том, что сколько же должен заработать простой литовский крестьянин, чтобы оплатить высочайший гонорар этих двух русских (подразумевались Чехов и его помощник Громов).
Прекрасная сцена, как Чехов ставил «Парсифаля» Рихарда Вагнера в Латвийской Национальной опере. Постановка имела успех. На фоне изображения здания и люстры театра и под завораживающую музыку вагнеровской увертюры (кстати, еще одна параллель — Вагнер, проживший в Риге пару лет столетием ранее) артисты пропевают тексты критиков, фрагменты из воспоминаний современников, текст драматурга пьесы.
Рижский период Чехова (февраль 1932-август 1934), конечно, особая часть спектакля. Как просветительская, так и эмоциональная. Прежде всего необходимо знать, что после переворота Карлиса Улманиса в мае 1934-го судьба Чехова круто изменилась. Обострилась критика со стороны недругов и завистников (упоминается критик Янис Шабертс, призывавший к «борьбе с иностранцами»). Кстати, актуально: многим не понравилось, что в своей студии Чехов сократил количество уроков латышской литературы. Критика последовала незамедлительно.
Финал спектакля одновременно и научно-просветительский, и эмоциональный. В общем, Михаил Чехов, которым мы теперь гордимся, покидает Латвию навсегда. И одна из главных сцен спектакля — финал. В полной тишине на экран проецируется длинное письмо режиссера своим ученикам, которое по-настоящему космического уровня. В этой сцене действительно много боли. Возможно, тут чеховская энергетика передана максимально. В конце концов, представьте, почувствуйте, проникнитесь — в Латвии жил и работал Михаил Чехов. Разве это неудивительно?
«Разве это неудивительно?», — завершается то письмо, полное горечи и надежды. «Разве неудивительно?», — по очереди повторяют все семеро артистов и падает занавес. Некоторые зрители встают и аплодируют стоя.
Что еще добавить? Интересная сценография (скромное обаяние минимализма) известнейшего российского Николая Симонова, костюмы Юлии Ветровой. Мастер по движениям — ведущий латвийский хореограф Ольга Житлухина. И, конечно же, музыка Артура Маскатса, которую записало потрясающее латвийское трио Art-i-Shock (виолончелистка Гуна Шне, пианистка Агнеса Эглиня и ударница Элина Эндзеле), а также певица Иева Парша.
Но в целом сложилось впечатление, что создатели спектакля последовали принципу «не навреди» и потому создали свою версию — хорошую, аккуратную и можно даже сказать, что осторожную. И то правда: шаг вправо или шаг влево — и ты в неизвестности.
И тут стоит рискнуть погрузиться в учение Михаила Чезова и… начать с себя. Начинаю с себя: летом 1997-го мне посчастливилось быть свидетелем чуда — в доме композиторов в Меллужи несколько дней проходила «Мастерская Михаила Чехова». Среди ее участников был ученик Чехова из США, с молодыми артистами работавший совершенно невероятным по тем временам способом. Он заставлял их протягивать руки в пространство и приговаривал: «Заряжаемся энергией, космической энергией!»
И после этого в зале вдруг из задних рядов раздался до боли знакомый голос: «Друзья! Давайте встанем и почтим память великого артиста и режиссера Михаила Александровича Чехова!» Это был великий артист из петербургского БДТ Евгений Лебедев, за год до смерти. Рядом с ним сидел Олег Басилашвили, удивленно посмотревший на коллегу. Все встали, конечно, хотя кое-кто явно подумал: «Мда-с, артист старенький, в экзальтации…» Сейчас, вспоминая ту сцену (не театральную, жизненную), понимаешь, насколько чисто внешне маленький и невзрачный Лебедев был похож на Михаила Чехова.
А спустя два года случилась история — я вновь посетил те места. В реабилитационном центре «Вайвари» был семинар, завершившийся мощным банкетом. Это было зимой. Поздно вечером пошел прогуляться к морю. Зачем я это сделал, раз был настоящий шторм — это вопрос, конечно. Короче, в темноте в дюнах я вышел на скользкую дорожку (потом понял, что эта дорожка — михаил-чеховская). На которой и упал, проехав по ней на спине несколько метров. Сколько лежал — не помню. То ли минуту, то ли пять минут. Но времени не было (об отсутствии времени в творчестве Чехова в нынешнем спектакле, кстати, тоже упоминается). Что еще? Помню, звезды в чистом небе. И еще помню огонек вдали, на который я и вышел из темноты.
Кстати, это был огонек Михаила Чехова. Огонек в доме, в котором в тридцатые годы и жил Михаил Чехов. Без всякой мистики и мячиков, как бы этюд.
